Неточные совпадения
Пахом соты медовые
Нес
на базар в Великое,
А два братана Губины
Так просто с недоуздочком
Ловить коня упрямого
В свое же стадо шли.
Он спал
на голой земле и только в сильные морозы позволял себе укрыться
на пожарном сеновале; вместо подушки клал под головы́ камень; вставал с зарею, надевал вицмундир и тотчас же бил в барабан; курил махорку до
такой степени вонючую, что даже полицейские солдаты и те краснели, когда до обоняния их доходил
запах ее; ел лошадиное мясо и свободно пережевывал воловьи жилы.
Несмотря
на нечистоту избы, загаженной сапогами охотников и грязными, облизывавшимися собаками,
на болотный и пороховой
запах, которым она наполнилась, и
на отсутствие ножей и вилок, охотники напились чаю и поужинали с
таким вкусом, как едят только
на охоте. Умытые и чистые, они пошли в подметенный сенной сарай, где кучера приготовили господам постели.
— Да вот, как вы сказали, огонь блюсти. А то не дворянское дело. И дворянское дело наше делается не здесь,
на выборах, а там, в своем углу. Есть тоже свой сословный инстинкт, что должно или не должно. Вот мужики тоже, посмотрю
на них другой раз: как хороший мужик,
так хватает земли нанять сколько может. Какая ни будь плохая земля, всё
пашет. Тоже без расчета. Прямо в убыток.
А другой раз сидит у себя в комнате, ветер
пахнёт, уверяет, что простудился; ставнем стукнет, он вздрогнет и побледнеет; а при мне ходил
на кабана один
на один; бывало, по целым часам слова не добьешься, зато уж иногда как начнет рассказывать,
так животики надорвешь со смеха…
Так и
пахнул на меня этот город с первых часов знакомым
запахом.
Или храмы золотые, или сады какие-то необыкновенные, и всё поют невидимые голоса, и кипарисом
пахнет, и горы, и деревья будто не
такие, как обыкновенно, а как
на образах пишутся.
Как вам, а мне
так кажутся похожи
На этаких нередко Пауков
Те, кои без ума и даже без трудов,
Тащатся вверх, держась за хвост вельможи;
А надувают грудь,
Как будто б силою их бог снабдил орлиной:
Хоть стоит ветру лишь
пахнуть,
Чтоб их унесть и с паутиной.
— Что-то
на дачу больно похоже будет… а впрочем, это все пустяки. Какой зато здесь воздух! Как славно
пахнет! Право, мне кажется, нигде в мире
так не
пахнет, как в здешних краях! Да и небо здесь…
Франтоватая горничная провела его в комнату, солидно обставленную мебелью, обитой кожей, с большим письменным столом у окна;
на столе — лампа темной бронзы, совершенно
такая же, как в кабинете Варавки. Два окна занавешены тяжелыми драпировками, зеленоватый сумрак комнаты насыщен
запахом сигары.
А город, окутанный знойным туманом и густевшими
запахами соленой рыбы, недубленых кож, нефти, стоял
на грязном песке; всюду, по набережной и в пыли
на улицах, сверкала, как слюда, рыбья чешуя, всюду медленно шагали распаренные восточные люди, в тюбетейках, чалмах, халатах; их было
так много, что город казался не русским, а церкви — лишними в нем.
— А — кровью
пахнет? — шевеля ноздрями, сказала Анфимьевна, и прежде, чем он успел остановить ее, мягко, как перина, ввалилась в дверь к Варваре. Она вышла оттуда тотчас же и
так же бесшумно, до локтей ее руки были прижаты к бокам, а от локтей подняты, как
на иконе Знамения Абалацкой богоматери, короткие, железные пальцы шевелились, губы ее дрожали, и она шипела...
И ушла, оставив его, как всегда, в темноте, в тишине. Нередко бывало
так, что она внезапно уходила, как бы испуганная его словами, но
на этот раз ее бегство было особенно обидно, она увлекла за собой, как тень свою, все, что он хотел сказать ей. Соскочив с постели, Клим открыл окно, в комнату ворвался ветер, внес
запах пыли, начал сердито перелистывать страницы книги
на столе и помог Самгину возмутиться.
Все другие сидели смирно, безмолвно, — Самгину казалось уже, что и от соседей его исходит
запах клейкой сырости. Но раздражающая скука, которую испытывал он до рассказа Таисьи, исчезла. Он нашел, что фигура этой женщины напоминает Дуняшу:
такая же крепкая, отчетливая,
такой же маленький, красивый рот. Посмотрев
на Марину, он увидел, что писатель шепчет что-то ей, а она сидит все
так же величественно.
Нехаева была неприятна. Сидела она изломанно скорчившись, от нее исходил одуряющий
запах крепких духов. Можно было подумать, что тени в глазницах ее искусственны,
так же как румянец
на щеках и чрезмерная яркость губ. Начесанные
на уши волосы делали ее лицо узким и острым, но Самгин уже не находил эту девушку
такой уродливой, какой она показалась с первого взгляда. Ее глаза смотрели
на людей грустно, и она как будто чувствовала себя серьезнее всех в этой комнате.
Самгин, доставая папиросы, наклонился и скрыл невольную усмешку.
На полу — толстый ковер малинового цвета, вокруг — много мебели карельской березы, тускло блестит бронза;
на стенах — старинные литографии, комнату наполняет сладковатый, неприятный
запах. Лидия —
такая тонкая, как будто все вокруг сжимало ее, заставляя вытягиваться к потолку.
Строгая, чистая комната Лидии пропитана
запахом скверного табака и ваксы; от сапогов Дьякона
пахнет дегтем, от белобрысого юноши — помадой, а иконописец Одинцов источает
запах тухлых яиц. Люди
так надышали, что огонь лампы горит тускло и, в сизом воздухе, размахивая руками, Маракуев
на все лады произносит удивительно емкое, в его устах, слово...
— А вот ландыши! Постойте, я нарву, — говорил он, нагибаясь к траве, — те лучше
пахнут: полями, рощей; природы больше. А сирень все около домов растет, ветки
так и лезут в окно,
запах приторный. Вон еще роса
на ландышах не высохла.
На крыльце его обдал
такой крепкий
запах, что он засовался в затруднении, которую из трех бывших там дверей отворить поскорее. За одной послышалось движение, и он вошел в небольшую переднюю.
— Пойдемте, братец, отсюда: здесь пустотой
пахнет, — сказала Марфенька, — как ей не страшно одной: я бы умерла! А она еще не любит, когда к ней сюда придешь. Бесстрашная
такая! Пожалуй,
на кладбище одна ночью пойдет, вон туда: видите?
— Я будто, бабушка… Послушай, Верочка, какой сон! Слушайте, говорят вам, Николай Андреич, что вы не посидите!..
На дворе будто ночь лунная, светлая,
так пахнет цветами, птицы поют…
Сердце усиленно и веско билось — я слышал каждый удар. И все
так мне было мило, все
так легко. Проходя мимо гауптвахты
на Сенной, мне ужасно захотелось подойти к часовому и поцеловаться с ним. Была оттепель, площадь почернела и
запахла, но мне очень нравилась и площадь.
В самом деле, в тюрьмах, когда нас окружали черные,
пахло не совсем хорошо,
так что барон, более всех нас заслуживший от Зеленого упрек в «нежном воспитании», смотрел
на них, стоя поодаль.
У выхода из Фальсбея мы простились с Корсаковым надолго и пересели
на шлюпку. Фосфорный блеск был
так силен в воде, что весла черпали как будто растопленное серебро, в воздухе разливался
запах морской влажности. Небо сквозь редкие облака слабо теплилось звездами, затмеваемыми лунным блеском.
На камине и по углам везде разложены минералы, раковины, чучелы птиц, зверей или змей, вероятно все «с острова Св. Маврикия». В камине лежало множество сухих цветов, из породы иммортелей, как мне сказали. Они лежат, не изменяясь по многу лет: через десять лет
так же сухи, ярки цветом и
так же ничем не
пахнут, как и несорванные. Мы спросили инбирного пива и констанского вина, произведения знаменитой Констанской горы. Пиво мальчик вылил все
на барона Крюднера, а констанское вино
так сладко, что из рук вон.
Она начала
так: «Мороз крепчал…» Окна были отворены настежь, слышно было, как
на кухне стучали ножами и доносился
запах жареного лука…
Перебиваясь кое-как со дня
на день при помощи бурмистра Якова, заменившего прежнего управляющего и оказавшегося впоследствии времени
таким же, если не большим, грабителем да сверх того отравлявшего мое существование
запахом своих дегтярных сапогов, вспомнил я однажды об одном знакомом соседнем семействе, состоявшем из отставной полковницы и двух дочерей, велел заложить дрожки и поехал к соседям.
Я отправился по этой тропинке; дошел до пасеки. Рядом с нею стоял плетеный сарайчик,
так называемый амшаник, куда ставят улья
на зиму. Я заглянул в полуоткрытую дверь: темно, тихо, сухо;
пахнет мятой, мелиссой. В углу приспособлены подмостки, и
на них, прикрытая одеялом, какая-то маленькая фигура… Я пошел было прочь…
Во всю ширину раскрытых окон шевелились и лепетали молодые, свежие листья плакучих берез; со двора несло травяным
запахом; красное пламя восковых свечей бледнело в веселом свете весеннего дня; воробьи
так и чирикали
на всю церковь, и изредка раздавалось под куполом звонкое восклицание влетевшей ласточки.
Вы раздвинете мокрый куст — вас
так и обдаст накопившимся теплым
запахом ночи; воздух весь напоен свежей горечью полыни, медом гречихи и «кашки»; вдали стеной стоит дубовый лес и блестит и алеет
на солнце; еще свежо, но уже чувствуется близость жары.
Из
таких вьющихся растений можно указать
на уже знакомую коломикту и лимонник с
запахом и вкусом, действительно напоминающими лимон. В сырых местах росли папоротник, чистоуст с красным пушком
на стеблях, что придает растению весьма эффектный вид, и целые заросли гигантского белокопытника. Листья его большие, раздельнозубчатые, сверху бледно-зеленые, внизу матово-бледные. Весной это самое лакомое блюдо медведей.
От него есть избавленье только в двух крайних сортах нравственного достоинства: или в том, когда человек уже трансцендентальный негодяй, восьмое чудо света плутовской виртуозности, вроде Aли-паши Янинского, Джеззар —
паши Сирийского, Мегемет — Али Египетского, которые проводили европейских дипломатов и (Джеззар) самого Наполеона Великого
так легко, как детей, когда мошенничество наросло
на человеке
такою абсолютно прочною бронею, сквозь которую нельзя пробраться ни до какой человеческой слабости: ни до амбиции, ни до честолюбия, ни до властолюбия, ни до самолюбия, ни до чего; но
таких героев мошенничества чрезвычайно мало, почти что не попадается в европейских землях, где виртуозность негодяйства уже портится многими человеческими слабостями.
— Не знаю-с, а
на меня
так уж слишком смотрел, да и
на Таню, приказчикову дочь, тоже; да и
на Пашу колбинскую, да грех сказать, никого не обидел,
такой баловник!
Петух
на высокой готической колокольне блестел бледным золотом;
таким же золотом переливались струйки по черному глянцу речки; тоненькие свечки (немец бережлив!) скромно теплились в узких окнах под грифельными кровлями; виноградные лозы таинственно высовывали свои завитые усики из-за каменных оград; что-то пробегало в тени около старинного колодца
на трехугольной площади, внезапно раздавался сонливый свисток ночного сторожа, добродушная собака ворчала вполголоса, а воздух
так и ластился к лицу, и липы
пахли так сладко, что грудь поневоле все глубже и глубже дышала, и слово...
В этой гостиной,
на этом диване я ждал ее, прислушиваясь к стону больного и к брани пьяного слуги. Теперь все было
так черно… Мрачно и смутно вспоминались мне, в похоронной обстановке, в
запахе ладана — слова, минуты,
на которых я все же не мог нe останавливаться без нежности.
Когда меня перевели
так неожиданно в Вятку, я пошел проститься с Цехановичем. Небольшая комната, в которой он жил, была почти совсем пуста; небольшой старый чемоданчик стоял возле скудной постели, деревянный стол и один стул составляли всю мебель, —
на меня
пахнуло моей Крутицкой кельей.
Июль в начале. Солнце еще чуть-чуть начинает показываться одним краешком; скучившиеся
на восточной окраине горизонта янтарные облака
так и рдеют. За ночь выпала обильная роса и улила траву; весь луг кажется усеянным огненными искрами;
на дворе свежо, почти холодно; ядреный утренний воздух напоен
запахом увлажненных листьев березы, зацветающей липы и скошенного сена.
За несколько дней до праздника весь малиновецкий дом приходил в волнение. Мыли полы, обметали стены, чистили медные приборы
на дверях и окнах, переменяли шторы и проч. Потоки грязи лились по комнатам и коридорам; целые вороха паутины и жирных оскребков выносились
на девичье крыльцо. В воздухе носился
запах прокислых помоев. Словом сказать, вся нечистота, какая таилась под спудом в течение девяти месяцев (с последнего Светлого праздника, когда происходила
такая же чистка), выступала наружу.
И как же я был обрадован, когда,
на мой вопрос о прислуге, милая старушка ответила: «Да скличьте девку — вот и прислуга!»
Так на меня и
пахнуло, словно из печки.]
Пускай он, хоть не понимаючи, скажет: «Ах, папаша! как бы мне хотелось быть прокурором, как дядя Коля!», или: «Ах, мамаша! когда я сделаюсь большой, у меня непременно будут
на плечах
такие же густые эполеты, как у дяди
Паши, и
такие же душистые усы!» Эти наивные пожелания наверное возымеют свое действие
на родительские решения.
После обедни я подошел к ним и удивился перемене, которая произошла в Арсении Потапыче в каких-нибудь два-три года. Правая нога почти совсем отнялась,
так что Филанида Протасьевна вынуждена была беспрестанно поддерживать его за локоть; язык заплетался, глаза смотрели мутно, слух притупился. Несмотря
на то, что день только что начался, от него уж слышался
запах водки.
Воевал король Степан с турчином. Уже три недели воюет он с турчином, а все не может его выгнать. А у турчина был
паша такой, что сам с десятью янычарами мог порубить целый полк. Вот объявил король Степан, что если сыщется смельчак и приведет к нему того
пашу живого или мертвого, даст ему одному столько жалованья, сколько дает
на все войско. «Пойдем, брат, ловить
пашу!» — сказал брат Иван Петру. И поехали козаки, один в одну сторону, другой в другую.
Рядом с Харитиной
на первой скамье сидел доктор Кочетов. Она была не рада
такому соседству и старалась не дышать, чтобы не слышать перегорелого
запаха водки. А доктор старался быть с ней особенно любезным, как бывают любезными
на похоронах с дамами в трауре: ведь она до некоторой степени являлась тоже героиней настоящего судного дня. После подсудимого публика уделяла ей самое большое внимание и следила за каждым ее движением. Харитина это чувствовала и инстинктивно приняла бесстрастный вид.
— Ах, мерзавцы! — ругался Полуянов, палкой измеряя толщину пропаханного слоя чернозема. —
На двух вершках
пашут. Что же это
такое? Это мазать, а не
пахать.
На Галактиона
так и
пахнуло душистою волной, когда он подошел к Харитине. Она была в шерстяном синем платье, красиво облегавшем ее точеную фигуру. Она нарочно подняла руки, делая вид, что поправляет волосы, и все время не спускала с Галактиона своих дерзких улыбавшихся глаз.
Случилось это
так:
на дворе, у ворот, лежал, прислонен к забору, большой дубовый крест с толстым суковатым комлем. Лежал он давно. Я заметил его в первые же дни жизни в доме, — тогда он был новее и желтей, но за осень сильно почернел под дождями. От него горько
пахло мореным дубом, и был он
на тесном, грязном дворе лишний.
— Огурец сам скажет, когда его солить пора; ежели он перестал землей и всякими чужими
запахами пахнуть, тут вы его и берите. Квас нужно обидеть, чтобы ядрен был, разъярился; квас сладкого не любит,
так вы его изюмцем заправьте, а то сахару бросьте, золотник
на ведро. Варенцы делают разно: есть дунайский вкус и гишпанский [Гишпанский — т. е. испанский (искаж.).], а то еще — кавказский…
Его белье, пропитанное насквозь кожными отделениями, не просушенное и давно не мытое, перемешанное со старыми мешками и гниющими обносками, его портянки с удушливым
запахом пота, сам он, давно не бывший в бане, полный вшей, курящий дешевый табак, постоянно страдающий метеоризмом; его хлеб, мясо, соленая рыба, которую он часто вялит тут же в тюрьме, крошки, кусочки, косточки, остатки щей в котелке; клопы, которых он давит пальцами тут же
на нарах, — всё это делает казарменный воздух вонючим, промозглым, кислым; он насыщается водяными парами до крайней степени,
так что во время сильных морозов окна к утру покрываются изнутри слоем льда и в казарме становится темно; сероводород, аммиачные и всякие другие соединения мешаются в воздухе с водяными парами и происходит то самое, от чего, по словам надзирателей, «душу воротит».
В комнатах все стены покрыты еловою зеленью, окна затянуты марлей,
пахнет дымом, но комары, несмотря ни
на что, все-таки есть и жалят бедных девочек.
Бывает и
так, что, кроме хозяина, застаешь в избе еще целую толпу жильцов и работников;
на пороге сидит жилец-каторжный с ремешком
на волосах и шьет чирки;
пахнет кожей и сапожным варом; в сенях
на лохмотьях лежат его дети, и тут же в темном я тесном углу его жена, пришедшая за ним добровольно, делает
на маленьком столике вареники с голубикой; это недавно прибывшая из России семья.